Он не ошибся. Вскоре послышалась трель, извещавшая, что одна минута разговора миновала.
– Взаимно, – сдавленно прошептал в трубку Семен Георгиевич.
– Все в порядке? Привезли?
– Да.
– Значит, увидимся там же, где и в прошлый раз.
– Когда?
– Вы сможете выбраться туда сегодня?
– Естественно.
– Я сам найду вас, только предупредите, что к вам подойдет посетитель.
– Как вас назвать?
– Назовите меня Ивановым, – говоривший коротко хохотнул.
И тут же зазвучали гудки отбоя.
«Вот тебе и разговор! – подумал Глеб. – Снова ни имени, ни места, ни времени».
Сиверову показалось, что он уже слышал когда-то этот голос. Но, немного поразмыслив, Глеб решил, что все-таки показалось. Знаком был не сам голос, а интонация, отличающая военного человека от штатского.
"Этот голос, несомненно, принадлежит старшему офицеру, но никак не генералу, – рассудил Сиверов. – В генеральских голосах слышится намного больше самодовольства, а вот полковники, подполковники и иногда майоры чувствуют себя способными командовать лишь в том случае, когда рядом с ними нет генерала.
Тогда они разительно меняются. А генерал и в присутствии маршала остается генералом".
Глеб бросил беглый взгляд в окошечко правой деки музыкального центра. На кассете оставалось пленки еще минут на десять.
«Слишком короткий разговор, слишком мало слов, чтобы генерал Потапчук смог идентифицировать голос человека, звонившего Иванову. Даже если круг лиц, из которых придется выбирать, достаточно узок. Хотя, может быть, я придаю слишком большое значение мелочам, и этот звонок выеденного яйца не стоит».
– Вечером мы едем в оперу, – вновь перешел на английский Иванов.
– Вы говорите мне это, чтобы я заказала билеты?
– Нет, места нам уже заказаны, – ответил Семен Георгиевич, «Ну вот, все встало на свои места, – решил Сиверов. – Когда ведешь слежку сразу по двум каналам, то, сопоставляя полученные данные, нетрудно узнать то, что тебя интересует. Судя по твоему тону, господин Иванов, эта встреча очень важна для тебя, ради нее ты и приехал в Москву, рискуя многим. А все остальное – побочный промысел».
Теперь можно было и передохнуть – даже покинуть номер. У Глеба оставалось свободными часа четыре до вечернего спектакля.
«Не нужно пока его отслеживать. Место, где окажется Семен Георгиевич, определено четче некуда. В опере все как на ладони».
Глеб даже не успел снять наушники, как Иванов уже звонил кому-то и заказывал двух девушек в свой номер – поразвлечься.
– Так-то, Семен Георгиевич, – прошептал Глеб, переворачивая кассету в деке, – раскусил я тебя. До встречи.
Он переоделся в принесенный с собой костюм, повязал галстук, набросил на плечи длинное пальто и прикрыл голову широкополой шляпой. Глеб стоял, глядя на свое отражение в зеркале, с трудом узнавая самого себя.
«Да, одежда меняет человека почище маски. Жаль только, что костюм у меня не с золотыми пуговицами и пиджак не малинового цвета», – рассмеялся Сиверов, открывая дверь своего номера.
Когда он выходил из гостиницы, то увидел подъезжавшую к бордюру машину.
Парень в длинном кашемировом пальто помогал выбраться из автомобиля двум девицам, молоденьким, лет по восемнадцать. Накрашенные дорогой косметикой, в модных нарядах, они выглядели вполне благонравно. Но лишь парень и девушки заговорили между собой, Глеб даже поморщился.
На три слова приходилось как минимум одно матерное.
Причем в речи всех троих, вне зависимости от пола.
Сиверов прошелся рядом с ними, совсем близко, даже слегка задев одну из девиц. Ему хотелось приподнять правой рукой шляпу, наклонить голову и степенно произнести: «Передавайте от меня привет Семену Георгиевичу. И пожалуйста, девочки, не ругайтесь при нем матом, ведь он так похож на земского врача прошлого века. Может быть, если вы поведете себя пристойно, то и он не станет плохо выражаться».
Но, естественно, Сиверов не сказал ни слова и даже не удосужился проводить девиц взглядом до парадных дверей гостиницы. Хотя что странного в том, чтобы богато одетый мужчина проводил взглядом красивых девушек. Многие так поступили бы на его месте.
От «Космоса» Глеб направился прямо к себе в мастерскую. О билетах в оперу особенно не беспокоился, существовала сотня способов попасть в здание театра, даже не имея билета. Поднимаясь по лестнице, он прикидывал, не ликвидировать ли Иванова прямо в опере?
Насколько он мог вспомнить, никого из бандитских авторитетов, банкиров и предпринимателей в театре еще не отстреливали.
«Шумиха в городе поднимется невообразимая, новая тема для прессы», – продолжал размышлять Сиверов, открывая дверь мастерской.
Но ему не хотелось, чтобы в глазах публики Семен Георгиевич выглядел лучше, чем он есть на самом деле, даже после смерти. Смерть в опере – это слишком красиво и возвышенно. Совсем не в стиле русских бандитских разборок.
Глеб подсел к компьютеру и вызвал базу телефонных номеров. Он все еще колебался насчет выстрела в опере, отыскивая нужный номер.
Наконец нашел: «Справочная Большого театра».
– Слушаю, – прозвучал из трубки приятный, хорошо поставленный женский голос.
– Какой у вас спектакль сегодня, не подскажете?
– «Лоэнгрин» Вагнера.
– Могли бы и не пояснять, что Вагнера, – усмехнулся Глеб.
В ответ на эту подколку молодая женщина, дежурившая у телефона, решила поддеть и Сиверова:
– Но билетов, как вы понимаете, нет.
– Для меня место в театре всегда найдется.
– Не думаю.
– У меня ложа выкуплена.
Но женщина была не так проста, как показалось Сиверову.